Неточные совпадения
Почуяли запах пороха среди площадей и улиц в
дальних и ближних
городах.
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек, большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок, к
дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать в
город, возмутить тишину сонного
города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в
городе, потом пропасть месяца на три у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
Декорация бухты, рейда, со множеством лодок, странного
города, с кучей сереньких домов, пролив с холмами, эта зелень, яркая на близких, бледная на
дальних холмах, — все так гармонично, живописно, так непохоже на действительность, что сомневаешься, не нарисован ли весь этот вид, не взят ли целиком из волшебного балета?
За
городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые
дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
За обедом, кроме домашних — дочери генерала с ее мужем и адъютанта, были еще англичанин, купец-золотопромышленник и приезжий губернатор
дальнего сибирского
города. Все эти люди были приятны Нехлюдову.
Как раз в это лето, в июле месяце, во время вакаций, случилось так, что маменька с сынком отправились погостить на недельку в другой уезд, за семьдесят верст, к одной
дальней родственнице, муж которой служил на станции железной дороги (той самой, ближайшей от нашего
города станции, с которой Иван Федорович Карамазов месяц спустя отправился в Москву).
Когда судно приставало к
городу и он шел на рынок, по — волжскому на базар, по
дальним переулкам раздавались крики парней; «Никитушка Ломов идет, Никитушка Ломов идет!» и все бежали да улицу, ведущую с пристани к базару, и толпа народа валила вслед за своим богатырем.
Тюфяев, видя беспомощное состояние вдовы, молодой, красивой собой и брошенной без всякой опоры в
дальнем, ей чуждом
городе, как настоящий «отец губернии», обратил на нее самую нежную заботливость.
В
городе брали людей по одному слову, по малейшему подозрению за
дальнее знакомство с каким-нибудь лакеем Аракчеева, за неосторожное слово.
В
город О… он приехал для исполнения временного казенного поручения и состоял в распоряжении губернатора, генерала Зонненберга, которому доводился
дальним родственником.
Кроме своих уральских, сошлись сюда и «чужестранные» — из-под Москвы, с Поволжья, из
дальних сибирских
городов.
Летом, в вакантный месяц, директор делал с нами
дальние, иногда двухдневные прогулки по окрестностям; зимой для развлечения ездили на нескольких тройках за
город завтракать или пить чай в праздничные дни; в саду, за прудом, катались с гор и на коньках.
Давным-давно, задолго до железных дорог, на самой
дальней окраине большого южного
города жили из рода в род ямщики — казенные и вольные.
Иногда вместо Наташи являлся из
города Николай Иванович, человек в очках, с маленькой светлой бородкой, уроженец какой-то
дальней губернии, — он говорил особенным — на «о» — говорком.
Я успевал совершить
дальний обход, и все же в
городе то и дело встречались мне заспанные фигуры, отворявшие ставни домов. Но вот солнце поднялось уже над горой, из-за прудов слышится крикливый звонок, сзывающий гимназистов, и голод зовет меня домой к утреннему чаю.
Ромашов отделился от офицеров, толпою возвращавшихся в
город, и пошел
дальней дорогой, через лагерь. Он чувствовал себя в эти минуты каким-то жалким отщепенцем, выброшенным из полковой семьи, каким-то неприятным, чуждым для всех человеком, и даже не взрослым человеком, а противным, порочным и уродливым мальчишкой.
Губерния наша
дальняя, дворянства этого нет, ну, и жили мы тут как у Христа за пазушкой; съездишь, бывало, в год раз в губернский
город, поклонишься чем бог послал благодетелям и знать больше ничего не хочешь.
Ночные прогулки под зимними звездами, среди пустынных улиц
города, очень обогащали меня. Я нарочно выбирал улицы подальше от центра: на центральных было много фонарей, меня могли заметить знакомые хозяев, тогда хозяева узнали бы, что я прогуливаю всенощные. Мешали пьяные, городовые и «гулящие» девицы; а на
дальних улицах можно было смотреть в окна нижних этажей, если они не очень замерзли и не занавешены изнутри.
И вот Варвара и Грушина пошли в лавочку на самый
дальний конец
города и купили там пачку конвертов, узких, с цветным подбоем, и цветной бумаги. Выбрали и бумагу и конверты такие, каких не осталось больше в лавке, — предосторожность, придуманная Грушиною для сокрытия подделки. Узкие конверты выбрали для того, чтобы подделанное письмо легко входило в другое.
Вскоре после этого он исчез из
города: по жалобе обывателей его послали в
дальний монастырь на послушание за беспутную и пьянственную жизнь. Матвей плакал, узнав об этом; старик Кожемякин, презрительно оттопыривая губу, ворчал и ругался...
Матвей смотрел в сторону
города: поле курилось розоватым паром, и всюду на нём золотисто блестели красные пятна, точно кто-то щедро разбросал куски кумача. Солнце опустилось за
дальние холмы,
город был не виден. Зарево заката широко распростёрло огненные крылья, и в красном огне плавилась туча, похожая на огромного сома.
Мы должны из мира карет мордоре-фонсе перейти в мир, где заботятся о завтрашнем обеде, из Москвы переехать в
дальний губернский
город, да и в нем не останавливаться на единственной мощеной улице, по которой иногда можно ездить и на которой живет аристократия, а удалиться в один из немощеных переулков, по которым почти никогда нельзя ни ходить, ни ездить, и там отыскать почерневший, перекосившийся домик о трех окнах — домик уездного лекаря Круциферского, скромно стоящий между почерневшими и перекосившимися своими товарищами.
Князь Ингварь, князь Всеволод!
И вас Мы зовем для
дальнего похода,
Трое ведь Мстиславичей у нас,
Шестокрыльцев княжеского рода!
Не в бою ли вы себе честном
Города и волости достали?
Где же ваш отеческий шелом,
Верный щит, копье из ляшской стали?
Чтоб ворота Полю запереть,
Вашим стрелам время зазвенеть
За Русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!
Видя, что в деревне нельзя и нечем жить, Терентий сдал жену брата на попечение бобылке за полтинник в месяц, купил старенькую телегу, посадил в неё племянника и решил ехать в губернский
город, надеясь, что там ему поможет жить
дальний родственник Лунёвых Петруха Филимонов, буфетчик в трактире.
Отрадина. Во-первых, она очень
дальняя родня, а во-вторых, у ней прямых наследников много. Да кстати, она писала мне из деревни, что сегодня будет в
городе, так заедет ко мне чай пить. Надо кипяченых сливок изготовить, она до смерти любит. Нет, я и так, без бабушек разбогатею.
Впрочем, многие деятельные и заботливые люди никак не хотели успокоиться и поговаривали, что в
дальних частях
города всё еще показывался чиновник-мертвец.
Правда, нельзя с грустью не вспомнить и того, сколько грубых порицаний и злобных обвинений в наше время навлек на себя писатель, осмелившийся поднять даже ничтожный кончик завесы, под которой скрываются пороки общества, да еще перенесший их в
дальний уездный
город…
Окрестные и
дальние рыбаки свозили в
город рыбу: весною — мелкую камсу, миллионами наполнявшую доверху их баркасы, летом — уродливую камбалу, осенью — макрель, жирную кефаль и устрицы, а зимой — десяти — и двадцатипудовую белугу, выловленную часто с большой опасностью для жизни за много верст от берега.
Несложная то повесть,
Царевна, будет: мой отец, король,
Со мной простясь, услал меня ребенком
Из
города в норвежский
дальний замок
И указал там жить — зачем? — не знаю.
«Сербия» — гостиница третьего разбора. Постоянные жильцы в ней редкость, и те — проститутки. Преобладают случайные пассажиры, приплывающие в
город по Днепру: мелкие арендаторы, евреи-комиссионеры,
дальние мещане, богомольцы, а также сельские попы, которые наезжают в
город с доносами или возвращаются домой после доноса. Занимаются также номера в «Сербии» парочками из
города на ночь и на время.
Но родина и вольность, будто сон,
В тумане
дальнем скрылись невозвратно…
В цепях железных пробудился он.
Для дикаря всё стало непонятно —
Блестящих
городов и шум и звон.
Так облачко, оторвано грозою,
Бродя одно под твердью голубою,
Куда пристать не знает; для него
Всё чуждо — солнце, мир и шум его;
Ему обидно общее веселье, —
Оно, нахмурясь, прячется в ущелье.
Несчастный! Может быть, слишком много нищих наползло сегодня из
дальних кварталов, и они растревожили гнусавыми голосами нервы белоручек; может быть, много детей умерло, и матери плачут слишком громко; может быть, просто горячий ветер разнес по
городу слухи и сплетни. Вот — вся твоя тоска.
— Юноши этого
города и других
городов и селений, ближайших и
дальних, придите все в объятия мои, насладитесь любовью моею, потому что я — царица поцелуев, и ласкания мои неистощимы, и любовь моя безмерна и неутомима даже до смерти.
— И так далее! — подшепнул, на
дальнем конце стола, одному из своих соседей привилегированный губернский остряк и философ, тучно упитанный и праздно проживающий Подхалютин. Известно ведь, еще по традициям былого времени, что каждый губернский
город необходимо должен иметь своего собственного, местного остряка и философа, который уж так полагается тут словно бы по штату.
И вдруг теперь по
городу Славнобубенску быстро пронеслась весть, что владыка покидает свою кафедру, на которой честно служил столько лет, и что он переводится на
дальний север, в другое епископство.
И на баке большая толпа слушает Бастрюкова. Он был во «Францисках», когда ходил в
дальнюю на «Ласточке», и теперь делится с товарищами вынесенными им впечатлениями, рассказывая, что
город большой и содержится в аккурате, что кабаков в нем много, но, надо правду сказать, пьяных, которые чтобы валялись, совсем не видать.
— Сюда было ехала, матушка, да, кажется, понапрасну. Никакого толка добиться не могла, — ответила Дарья Сергевна. — Утишится, Бог даст, гроза, проя́снится на небе, поеду домой обратно. Мы ведь не
дальние — наш-от
город всего верст сорок.
— У нас по всему Керженцу исстари такое заведенье бывало, чтобы
дальним уроженкам в ближние к нам
города и волости переписываться, поближе бы пáчпорта было выправлять.
На Горах по
дальним от
городов захолустьям справляют в тот день «дожинки», старорусский обычай, теперь всюду забытый почти.
В комнате Марфы Захаровны угощение шло обычным порядком. К обеду покупщик не приехал, а обед был заказан особенный. Иван Захарыч и Павла Захаровна волновались. Неспокойно себя чувствовал и Первач, и у всех явилось сомнение: не проехал ли Теркин прямо в
город. Целый день в два приема осматривал он с своим „приказчиком“
дальний край лесной дачи, утром уехали спозаранку и после завтрака тоже исчезли, не взяв с собою таксатора.
Но там что-то неладно. В
городе заехал он к предводителю, своему
дальнему родственнику и даже однополчанину, — только тот его моложе лет на десять, ему пошел сорок второй год, — выбранному после него два года назад, когда Иван Захарыч сам отказался наотрез служить третье трехлетие, хотя ему и хотелось получить орден или статского советника. Дела тогда сильно покачнулись. Почет-почетом; но разорение — хуже всего.
Мужицкой нищеты мы не видали. В нашей подгородной усадьбе крестьяне жили исправно, избы были новые и выстроенные по одному образцу, в каждом дворе по три лошади, бабы даже франтили, имея доход с продажи в
город молока, ягод, грибов. Нищенство или голытьбу в деревне мы даже с трудом могли себе представать. Из
дальних округ приходили круглый год обозы с хлебом, с холстом, с яблоками, свиными тушами, живностью, грибами.
Но для того чтобы сразу без какого-нибудь чисто житейского повода — семейных обстоятельств или временного исключения — в начале третьего курса задумать такое переселение в
дальний университетский
город с чужим языком для поступления на другой совсем факультет с потерей всего, что было достигнуто здесь, для этого надобен был особый заряд.
…
город дальний утром,
Полный тайны, полный блеска…
На рикше я проехал, получив пропускной билет, в старый китайский
город, — новый, где сосредоточено всё русское военно-гражданское управление и где живёт в настоящее время наместник
Дальнего Востока, расположен около самой станции железной дороги.
В
городе поднялась тревога; но повстанцы не долго там оставались; искали было протоиерея, чтобы он склонил крестьян принять их сторону, но тот успел скрыться. Так как путь до Лиозно лежал еще
дальний, а день прошел в пировании, то повстанцы, числом около пятидесяти, поспешно выбрались из Бабиновичей; в это время догнал их какой-то шляхтич и шепнул довудце о проезде исправника.
Ног не слышал под собой, когда в темную, дождливую осеннюю ночь крупно и спешно шагал он по липкой грязи, возвращаясь от его превосходительства в
дальний конец
города, где нанимал горенку у вдовой дьяконицы… «Какое счастье, какое вниманье начальства!» — думал он.
Город готовится к встрече наместника
Дальнего Востока, который приезжает завтра, в 7 часов утра из Мукдена.
Всего больше было хохлов из соседних уездов, но было много и
дальних, пришедших пешком из Курской и Орловской губерний; в пестрой веренице попадались и мариупольские греки-хуторяне, сильные, степенные и ласковые люди, далеко не похожие на тех своих хилых и вырождающихся единоплеменников, которые наполняют наши южные приморские
города; были тут и донцы с красными лампасами, и тавричане, выселенцы из Таврической губернии.
При виде странного
города с невиданными формами необыкновенной архитектуры, Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно,
город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на
дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого, Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в
городе и чувствовал как бы дыхание этого большого и красивого тела.